— Не знаю — соврал Андрей — вроде как заболела и умерла. Я ходил с ним, но было уже поздно. Он занимается похоронами. Скажи, Олра, а в городе много случаев заболевания чумой?
— А почему ты спросил? — насторожилась женщина — Никат? Если кто-то узнает, что у нас чумной вышибала — о трактире можно забыть. Никто сюда не пойдёт. Что, дочка?
— Нет, нет — они все здоровы, и Никат, и его жена (Сейчас здоровы — добавил он про себя). Расскажи мне — как появляется в городе чума, как ей болеют, откуда она берётся.
— Ну как откуда… берётся, да и всё — недоумённо пожала плечами Олра и посмотрев на Дирту, сказала — деточка, иди на кухню к девочкам, скажи, чтобы с гуляшом поторопились — уже вечер близко, скоро возчики пойдут, а они всё возятся.
— Ты не поняла — ну вот — заболел кто-то. Где он перед этим был, куда ходил, почему умер или не умер. Ведь не все умирают же?
— Наверное — не все — опять пожала плечами Олра — и что? Что-то ты темнишь… и с Никатом что-то нечисто. Давай начистоту — зачем ты про чуму спрашиваешь?
— Есть у меня ощущение, что не так просто она появляется. Когда настоящая чума приходит — вымирают целыми городами. А тут — какие-то локальные вспышки болезни, заканчивающиеся гибелью людей. А соседи живы и здоровы. Так же не бывает.
— Ой, не морочь мне голову, Андрей! Ты в такие дерби полез, голову сломишь. А мне надо кухарок с гуляшом расчехвостить. Давай, мы потом про это поговорим, ладно?
— Ладно, или к своему гуляшу, чтобы он пригорел!
— Ну не сердись! И на гуляш проклятия не шли — если пригорит, сам будешь тогда его есть! — рассмеялась женщина и убежала на кухню, а Андрей замер в углу, закрыв глаза и постукивая по столу длинными пальцами.
— Думаешь — Исчадья? — ворвался голос Шанди.
— А кто ещё-то? — хмыкнул он — ни хрена это не чума. Чума бы выкосила их, как косой. Где-то сидит сучонок, и гадит. Где? Помнишь, Фёдор говорил, что перед тем, как заболеет, Алёна была на рынке? Интересно — одна, или с Настёной? И у Никата надо спросить — где, перед тем, как заболеть была его жена. Кстати — неудобняк — забыл спросить, как её зовут. Почему-то мне кажется, что тоже на базаре. Вот только где на базаре? Там что-то случилось такое, о чём мы не знаем. Мне кажется, Алёна не всё рассказала.
— А ты не преувеличиваешь? Зачем исчадьям напускать болезнь? Убить на алтаре — это в их стиле. Но болезнь? Толку-то от обычной смерти?
— А кто сказал, что это обычная смерть? Если болезнь наслал исчадье, то гибель больного добавляет манны в копилку Сагана. Даже если жертва не погибла на алтаре. Мы что-то расслабились — засели тут, в трактире, и спрятались от всего мира. А ведь исчадья-то никуда не делись, ты не забыла? Не забыла, как исчадье тебе крылья ломал?
— Я ничего не забыла. Помню каждую секунду того дня. Я была маленькая совсем. Глупенькая, мне было интересно — забавное существо пришло, манит к себе. Я и подошла… давай не будем об этом, а? У меня настроение испортилось. Я пойду ещё потренируюсь, или уж лучше поесть?
Андрей вспомнил, что он тоже сегодня не особо отдыхал, и голод набросился на него с такой силой, что живот буквально завыл. Пришлось бежать на кухню и просить здоровенный мосол с лохмотьями мяса, которое немедленно нашло место в желудке. Потом три пирога. Потом две плюшки с мёдом. Потом кружка пива. Потом ещё пирог. Потом чашка бульон. Ещё пирог.
Олра заметила, в конце концов, смеясь и похлопывая любовника по плечу, что на кухне уже делают ставки, сколько он сегодня съест пирогов. Такого прожорливого мужчины нет на всём белом свете. Может потому она его и полюбила? У него всё по-крупному — есть, пить… и… вообще всё крупное.
Вечер ничем примечательным не запомнился — шумела пара возчиков, но даже выгонять не пришлось — стоило Андрею только похлопать их по плечу и попросить вести себя потише — они тут же притухли. Рассказы о том, как он поднял телегу с тонной груза обросли такими подробностями, что он и сам бы удивился — тут уже было и то, как он не просто приподнял, а поднял в днище и протащил квартал на себе, а лошадь при этом била ногами и ржала навесу. И то, что он крикнул, и одна из лошадей упала замертво от страха… и много чего фантастического и странного. Он этого не знал, да и не хотел знать. Главное — никто не мешал ему думать, общаться со своей крылатой подружкой, время от времени ныряющей в 'тренажёрный зал, да задумчиво поглощать пирожки (Он потом узнал, что выиграла одна из кухарок, поставившая на сорок три штуки).
Ночью они с Олрой любили друг друга — нежно, сильно, но как-то по-домашнему и привычно. Её комната воспринималась уже как дом родной, а запах её тела, её волос, впитался в душу Андрея, как нечто неотъемлемое от его жизни. О том, что всё равно придётся уходить — думать не хотелось. Жить одним днём. Наслаждаться тем, что дал этот день. Что ещё ему оставалось?
Утром он встал довольно рано — выспавшийся, здоровый — отъелся, отоспался, несмотря на то, что ночью они с Олрой хорошенько помогли друг другу забыться. Никата ещё не было — он появился часа через три после рассвета, усталый, немного бледный, но спокойный. Подойдя к Андрею, он поздоровался и сел рядом:
— Спасибо тебе. И супруга спасибо передаёт. Похоронили мы дочурку. Как ты и сказал — соседям сказали, что упала и разбилась.
— Ты это… Олра будет спрашивать — ничего про чуму не говори. Я ей сказал, что заболела и умерла, но не чума. Учти. Не сдай меня. Она страшно боится за чуму.
— Я знаю — серьёзно ответил Никат — это гибель для дела. Люди не пойдут в чумной трактир — если кто-то из персонала, или его семьи заболеет — точно слухи пройдут. Ни в коем случае нельзя говорить.