Путь к цели - Страница 60

— Всё, возвращаемся. Шанди, хватит, неси обратно. Пока летим, я тебе расскажу, слушай меня. Итак, завтра ночью…

Все эти дни Андрей уходил из трактира с одной целью — следить за своими жертвами. Он знал имена всех, он уже знал их в лицо, знал по фигурам, знал, как они выглядят, чего едят, чего пьют. Он следовал за ними, когда они выходили из дворца, знал особняки, в которых они жили. У Андрея были сведения Симона о составе охраны, о том, где можно их найти. Но этого было мало. Он мог убить их много, много раз. Многими способами. По одному. Но не это было ему нужно. Его план был радикальнее и страшнее. Он хотел сделать так, чтобы наказание было страшным, и чтобы подонки знали, за что умирают. Ну что проку, если ему в глаз воткнётся стрела или болт арбалета, или воткнётся метательный нож? Что с этого? Преступник должен знать — за что наказан. И что наказание будет таким же страшным, как преступление.

Времени для полноценной работы по объектам слежки было не очень много. Всего неделя — это очень даже мало. Но почему-то Андрей чувствовал, что ему нужно покинуть столицу именно через неделю. Что это было? Предвидение, или же опыт человека, много лет находящегося на нелегальном положении? Кто знает… но он знал, что про него не забыли, что погоня идее по пятам. Кто это мог быть? Люди графа Баданского? Или же адепты Исчадий? Он не знал. Но чутьё зверя подсказывало — уходи. Уходи!

Фёдор и Алёна срочно укладывали имущество, готовясь к поездке, вздыхая и сопя. Дом продали — с потерей в цене, тому же Симону. Считай — за полцены. Тот был очень доволен. Но бросать дом просто так было глупо — сожгут, или разграбят.

Сходил Андрей и на базар, посмотрел на исчадье, насылавшего порчу. Это было в последний день перед 'Ночью длинных ножей, как он потом её называл.

Он вошёл в храм исчадий, настороженный, как зверь, идущий по опасной тропе. Стояли обычные урны для сбора средств — все подходили, клали туда монеты. На стенах храма исчадий висели обычные их 'иконы' — какие-то страшные лики, вернее — морды. Исчадье в красной хламиде сидел на возвышении, в кресле и следил, как прихожане делают подношения, иногда подзывая кого-то из толпы прихожан, и что-то им говоря. Андрей прошёл к ящику для подаяний и бросил в него серебряник — меньше не было, а специально разменивать идти неохота. Он повернулся уходить, увидев то, что хотел увидеть, когда неожиданно исчадье его окликнул:

— Эй, ты, иди сюда!

— Я? — Андрей недоумевающее поглядел на исчадье, и коснулся груди рукой, как бы не веря ушам

— Ты, ты — сюда иди.

Андрей подошёл и уставился в лицо исчадья. Это был мужчина лет тридцати, с толстыми, как раздутыми, губами, слегка на выпяченными. Глаза белесые, навыкате, цепкие. Длинные волосы — редковатые, ухоженные и чистые. Почему-то бросилось в глаза — пот на лбу. Чего вспотел? В принципе — в храме было сильно натоплено, горела печь. Рядом алтарь — с отвращением увидел бурые потёки и почувствовал сладковатый запах тлена — чуть не передёрнуло. Сдержался, и молча стал ожидать слов исчадья. Тот помолчал, и подозрительно осведомился:

— Кто такой? Откуда? Я тебя раньше не видел. Купец? Чем торгуешь? Что-то твоя физиономия мне подозрительна. Не пойму — где я тебя видел?

— Лошадьми хочу торговать, сам с юга — спокойно ответил Андрей — вот, смотрю, цены какие узнаю. Только что приехал в город. А что, случилось что-то?

— Тебе-то какое дело? Я спрашиваю, ты отвечай — холодно отбрил исчадье — что-то в тебе такое… неправильное. Какая-то дрожь у меня от тебя… ну-ка, пошли за мной!

— Куда? — напрягся Андрей

— За мной иди, говорю! Раскудахтался! Проверим тебя… может ты боголюб скрытый.

Исчадье встал, и не оглядываясь пошёл в помещение за алтарём, в небольшую дверь, в которую, чтобы войти, надо было наклонить голову.

Над дверью находился рисунок Сагана, попирающего светлого бога, пронзающего его здоровенным кривым ножом. Похоже, что по задумке проектировщиков этого здания, каждый входящий волей-неволей должен был преклонить голову перед великим Саганом, наклоняясь при входе. Андрей усмехнулся про себя — глупость и пафос. Внешне можно и прогнуться, а кто следит за прогибанием внутри?

За дверью оказалась довольно большая комната — с алтарём, и широкой кроватью посредине. Простыни измяты и валялись чьи-то трусы — явно женские, с кружавчиками. Тут, видать, и пользует своих прихожанок этот адепт — подумалось Андрею. Трусы только что-то совсем маленькие, как детские. Ему стало противно, и монах отвёл глаза от этого предмета интерьера.

— Сюда иди! — адепт подошёл к большому распятию, перевернутому вверх ногами, где вместо бога была изображена распятая женщина, в которую Саган вонзает нож — целуй крест!

Андрей посмотрел на распятие — оно было в тёмных пятнах. Потом посмотрел на адепта, и тихо сказал:

— Пошёл на…

— Боголюб. Так я и знал. Я вас, паскуд, за версту чую. Братья мне всегда говорили — Хедран, у тебя чутьё, как у зверя! То-то ты так косился на лики Сагана, тварь. Ну что же — умри, тварь! — он направил на Андрея палец руки и замер с торжествующей улыбкой.

Андрей почувствовал, как его серебряный крестик, который он держал в потайном кармашке на груди, в рубахе, ожёг ему грудь. Андрей невольно поморщился — потом справился с собой и перевёл взгляд на адепта Сагана. Тот вытаращил глаза, и его улыбка медленно сползала с лица.

Андрей сделал шаг вперёд, к шарахнувшему мужчине, и прежде чем тот закричал, или же схватился за лежащий возле распятия кривой нож, коротко и сильно ударил тому в грудь так, что услышал хруст костей. Исчадье запрокинулся назад, упал, ударившись головой, и из его рта потянулась кровавая струйка. Андрей наклонился, пощупал пульс — адепт был мёртв. Удар раздробил ему грудную клетку и острые осколки рёбер воткнулись в сердце.