— Занимайся. Я пойду — потренируюсь — Шанди соскочила со стола и побежала к лестнице. Андрей проводил её взглядом и улыбнулся — она стала сильно меняться. В её словах и действиях стала исчезать злоба, горечь, ненависть ко всему миру, обида на жизнь. Она стала более уверенной в себе, более добродушной и спокойной. Ведь что надо любому живому существу? Чтобы его любили. Чтобы у него были друзья, чтобы его кто-то ждал дома и думал о нём. Если этого нет, если душа черства, спалена злобой и ненавистью — такое существо нельзя назвать полноценным. А уж находиться с ним рядом — сущее наказание.
Такой, в начале пути, была и Шанди. Кроме комплекса собственной неполноценности, над ней довлело отношение драконов к людям — как к существам низшим, опасным, извращённым и подлым. Как крысы. Или глисты. Не зря же, даже принять вид человека у драконов считалось отвратительным и извращённым делом. Ну, как будто принять образ глиста.
Андрею стало смешно, он представил Шанли в образе глиста и рассмеялся. Впрочем — глиста он представлял себе как-то слабо — вблизи никогда не видал, если только на картинке в далёком детстве, но всё равно выглядело смешно. Червяк с головой Шанди.
Он не удержался и передал картинку своей подружке, на удивление, она не стала материться и поносить его, а долго хохотала, сообщив, что он негодяй испортивший ей тренировку — она просто отпала, глядя на себя в образе червя. Когда он объяснил ей, ЧТО это за червь, она развеселилась ещё больше, и сообщила, что придумает ему такой образ, перед которым эта мерзкая картинка померкнет! — и отключилась.
Шли минуты за минутами, Никата всё не было. Прошло минут сорок, когда он появился, бледный и встрёпанный, если можно так сказать про человека, у которого на голове почти не было волос — он их выбривал каждые несколько дней. Бойцу держать длинные волосы очень невыгодно — за них легко схватить, удержать, а попробуй ухватить за лысый череп.
Никат поманил Андрея рукой и снова вышел за дверь. Андрей похолодел — беда. Точно беда. Он быстро вышел из трактира и увидел вышибалу, стоящего за углом и прижавшегося к стене дома спиной.
— Ты прав. Чума. Они все полегли — у Никата из глаз текли слёзы — крупными каплями, как дождь. Андрей ни разу не видел вышибалу в таком состоянии — из него как будто вынули стержень, он сразу постарел, как-то обвис, будто старая тряпка.
— Ты можешь что-нибудь сделать, Андрей? Помоги! Я сделаю всё, что ты скажешь, отдам тебе все деньги, что есть, что заработаю, буду служить по гроб жизни — спаси их, если можешь! — глаза Никата смотрели яростно, с надеждой и страхом. Он опустился на колени, и прижался головой к ступеням, кланяясь монаху. Тот поднял вышибалу, выругавшись вслух:
— Твою мать! Ты чего тут изобразил?! Пошли, быстро! Как далеко зашло? Какая стадия?
— Плохо. Пока меня не было — а я ночевал в трактире — они все покрылись нарывами, чёрные, совсем плохо! За считанные часы!
Мужчины шли очень быстро, почти бежали, а голос Никата был хриплым и срывающимся, на грани истерики.
— Успокойся. Раз они живы — сейчас мы их поднимем. Клянусь!
— Пожалуйста, пожалуйста — сделай это, прошу тебя!
Они уже бежали, распугивая случайных прохожих. Никат мчался как атакующий танк, сбивая всех, кто встретился на его пути и не успел отпрыгнуть в сторону. Андрей не отставал от него и лишь успевал уворачиваться от тех, кто шёл впереди и тех, кого отбросил Никат.
Через пятнадцать минут они уже подходили к небольшому домику, окрашенному в весёлый голубенький цвет, с узорчатыми ставнями и зелёным забором. Дверь во двор была полуприкрыта, Никат рванул калитку, придержал её для Андрея и они вошли в дом.
Пахло болезнью, потом, мочой — как тогда, у Фёдора. Андрей задумался на секунду — что за чёртова болезнь? Откуда она приходит и почему так избирательно убивает людей? Как проклятие какое-то… Но тут же отбросил лишние мысли, и сосредоточился на настоящем моменте.
Три кровати. На них очень красивая молодая женщина с красным, лихорадочным лицом. Ей от роду лет двадцать пять, и она действительно очень красива, какое-то прямо-таки иконописное лицо. Даже оторопь брала и думалось — как она вышла замуж за изувеченного, перемятого, как тесто Никата? Ну да, он хороший, добрый, надёжный муж, но ведь женщины любят глазами? Или не так? Андрей не был женщиной, так что на этот вопрос ответить не мог. Решил для себя — спросит у Олры. Потом.
Подошёл к детям — две девочки. Одной лет семь, другой годика три-четыре. В мать пошли — симпатичные, кудрявые ангелочки. У одной красное, напряжённое лицо, вторая лежит тихо и бледная. У Андрея защемило сердце, и он потрогал шею бледной, трёхлетней девочки.
— Никат, она умерла…
— Как?! Нет! Нееееттт! — вышибала бросился на колени и зарыдал — дочка, доченька! Аааааа! Ааааааа! Ирсочка моя!
— Тихо! — неожиданно рявкнул Андрей — перестань! Молчи, а если не можешь — выйди! Надо остальных спасать!
Он сдёрнул покрывало со второй девочки и задохнулся от гнилостного запаха — она вся была покрыта нарывами, из которых сочился гной. Андрей возложил руки и стал впитывать болезнь, отдавая свою ауру.
Девочка тут же порозовела, и её дыхание стало чистым, спокойным, и через десять минут от болезни остался только запах. Аура Андрея стала мутной, неприятного бурого цвета, как запёкшаяся кровь, его шатнуло и он присел на стул, опустошённо вытянув руки на колени.
— Что, что с тобой? А жену, жену? — Никат стоял, сжав огромные кулаки и трясся, как в лихорадке.
— Погоди… я должен восстановиться — с трудом выговорил Андрей. В его глазах плыло — болезнь была слишком запущенна, и он получил огромный заряд. По хорошему, стоило бы восстановиться, перекинувшись в оборотня, но при Никате?